Science Index

Социальные сети

 

Людвиг фон МизесЛЮДВИГ ФОН МИЗЕС

(29.09.1881 – 10.09.1973)

австрийский экономист и политический мыслитель

 

Основные работы

Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории

Либерализм

Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность

Bureaucracy

Omnipotent government. The rise of total state and total war

Critique of Interventionism

 

 
Людвиг фон Мизес об обществе

Человеческое общество представляет собой объедине­ние людей для совместной деятельности. В противополож­ность изолированной деятельности индивидов совместная деятельность на основе принципа разделения труда создает преимущество — более высокую производительность. Если некоторое число людей работает в сотрудничестве и коопе­рации в соответствии с принципом разделения труда, то они будут производить (при прочих равных) не только то же самое количество, которое они производили бы, работая как самостоятельные индивиды, а значительно больше. Вся чело­веческая цивилизация стоит на этом. Именно разделение труда отличает человека от животных. Именно разделение труда сделало слабого человека, значительно уступающего большинству животных в физической силе, властелином пла­неты и создателем чудес техники. Не будь разделения труда, мы ни в каком отношении не были бы впереди наших пред­ков, живших тысячу или десять тысяч лет назад.

 

Людвиг фон Мизес о труде

Человеческий труд сам по себе не способен увеличивать благосостояние. Чтобы труд был плодотворным, он должен быть приложен к материалам и ресурсам Земли, которые Природа предоставила в наше распоряжение. Земля со всеми веществами и силами и человеческий труд составляют два фактора производства, от целенаправленного взаимодейст­вия которых происходят все товары, служащие удовлетворе­нию наших материальных внешних нужд. Для того чтобы производить, необходимо использовать труд и материаль­ные факторы производства, включая не только природное сырье и ресурсы, в большинстве случаев находящиеся в зем­ле, но и промежуточные продукты, уже приготовленные из этих первичных природных факторов производства ранее затраченным трудом. На языке экономики мы различаем соответственно три фактора производства: труд, землю и ка­питал. Под землей следует понимать все, что Природа пре­доставляет в наше распоряжение в виде веществ и сил, рас­положенных на, под и над поверхностью Земли, в воде и в воздухе; под капиталом и капитальными ресурсами — все промежуточные блага, произведенные из земли с помо­щью труда, служащие предметом труда для дальнейшего производства, как-то: машины, орудия, полуфабрикаты всех типов и т. д.

 

Людвиг фон Мизес о программе либерализма

Либералы утверждают, что единственной работающей и эффективной системой человеческого сотрудничества в обществе, основан­ном на разделении труда, является частная собственность на средства производства. Они заявляют, что социализм как всеобъемлющая система, охватывающая все средства произ­водства, неработоспособен и что применение социалистиче­ского принципа к части средств производства, хотя и не является, конечно, невозможным, ведет к сокращению произ­водительности труда, так что вместо создания большего богатства оно должно, наоборот, давать эффект уменьшения богатства.

Программа либерализма, следовательно, если выразить ее одним словом, будет читаться так: собственность, т. е. частное владение средствами производства (в отношении товаров, готовых к потреблению, частное владение является само собой разумеющимся и не оспаривается даже социалис­тами и коммунистами). Все остальные требования либерали­зма вытекают из этого фундаментального требования.

 

Людвиг фон Мизес о вредности войны

Насколько вредны войны для развития человеческой цивилизации, становится совершенно очевидным, как только становятся понятными преимущества, происходящие от раз­деления труда. Разделение труда превращает самостоятель­ного индивида в ζψον πολιτικόν (животное политическое — греч.), зависящее от своих товарищей, социальное животное, о котором говорил еще Аристотель. Акты враждебности между одним животным и другим или между одним дикарем и другим никоим образом не изменяют экономической ос­новы их существования. Дело обстоит совершенно иначе, когда конфликт, который должен быть разрешен посред­ством оружия, возникает в сообществе, где труд разделен. В таком обществе каждый индивид имеет особую функцию; никто более не занимает такого положения, чтобы жить независимо, потому что все нуждаются в помощи и поддер­жке друг друга. Самостоятельные фермеры, которые произ­водят на своих собственных фермах все, что нужно им и их семьям, еще могут позволить себе затеять войну друг с дру­гом. Но когда деревня разделяется на группировки, где куз­нец на одной стороне, а сапожник на другой, то одной группировке придется страдать от отсутствия обуви, а дру­гой — от отсутствия инструментов и оружия. Гражданская война уничтожает разделение труда, она вынуждает каждую группу людей существовать самостоятельно, за счет труда своих сторонников.

 

Людвиг фон Мизес о равенстве политических и гражданских прав

 Ни в чем различие в доводах старого либерализма и неолиберализма не проявляется яснее и нигде его нельзя так легко продемонстрировать, как в их отношении к пробле­ме равенства. Либералы XVIII столетия, движимые идеями естественного права и эпохи Просвещения, требовали равенства политических и граж­данских прав для всех, потому что они полагали, что все люди равны. Бог создал всех людей равными, наделив их фундаментально одинаковыми способностями и талантами, вдохнув в каждого свой дух. Все различия между людьми являются лишь искусственными, продуктом социальных, че­ловеческих — скажем так, преходящих — институтов. То, что в человеке бессмертно — его дух, несомненно, одинаково заложен в богатом и бедном, в дворянине и простом челове­ке, в белом и цветном.

Ничто, однако, не является столь плохо обоснованным, как утверждение о присущем всем членам человеческой расы равенстве. Люди абсолютно не равны. Даже между братьями существуют весьма заметные различия в физических и умст­венных качествах. Природа никогда не повторяет своих тво­рений; она не производит ничего массового и ничего стан­дартного. Каждый человек, выходящий из ее мастерской, несет на себе отпечатки индивидуальности, уникальности и неповторимости. Люди не равны, и требование равенства перед законом никак не может основываться на утверждении, что с равными надлежит обращаться одинаково.

 

Людвиг фон Мизес о правах собственности

Либерализм выступает за сохранение института част­ной собственности вовсе не в интересах владельцев собствен­ности. Вовсе не потому либералы хотят сохранить этот ин­ститут, что его уничтожение нарушило бы чьи-то права собственности. Если бы они считали, что уничтожение ин­ститута частной собственности будет в интересах всех, они выступали бы за то, чтобы его уничтожить, как ни противна была бы такая политика интересам владельцев собствен­ности. Однако сохранение этого института служит интересам всех слоев общества. Даже бедняк, который ничего не может назвать своим, живет в нашем обществе несравнимо лучше, чем если бы он жил в таком, которое не способно произ­водить даже малую часть того, что производится сегодня.

 

Людвиг фон Мизес о роскоши

Для того чтобы сформировать правильную концепцию общественной значимости роскоши, нужно прежде всего осо­знавать, что понятие роскоши является относительным. Рос­кошь — это образ жизни, который находится в остром кон­трасте с тем, который ведут широкие массы современников. Концепция роскоши, следовательно, является по существу исторической. Многие вещи, которые кажутся нам сегодня предметом необходимости, когда-то считались предметом роскоши. Когда в средневековье аристократическая визан­тийская дама, жена венецианского дожа, использовала золо­той прибор, который можно было бы назвать предшествен­ником вилки, вместо того чтобы есть руками, венецианцы смотрели на это как на безобразную роскошь и считали справедливым, когда эту даму поразила ужасная болезнь: это, должно быть, полагали они, вполне заслуженное Божье наказание за такую противоестес гвенную экстравагантность. Два или три поколения назад даже в Англии ванная в доме считалась роскошью; сегодня ванная есть в доме каждого среднего английского рабочего. Тридцать пять лет назад не было автомобилей; двадцать лет назад обладание таким средством передвижения было признаком особенно роскош­ного образа жизни. Сегодня в Соединенных Штатах даже рабочий имеет свой собственный «форд». Таков ход эконо­мической истории. Роскошь сегодня — это необходимость завтра. Каждое новшество сначала входит в нашу жизнь как предмет роскоши для немногих богатых людей, чтобы толь­ко через некоторое время стать предметом необходимости, воспринимаемым каждым человеком как данность. Потреб­ление роскоши дает промышленности стимул открывать и создавать новые продукты. Это один из динамических факторов нашего хозяйства. Ему мы обязаны теми прогрес­сивными инновациями, благодаря которым постепенно по­вышался уровень жизни всех слоев населения.

Большинство не питает симпатий к богатому бездель­нику, который проводит жизнь в удовольствиях, никогда не занимаясь никакой работой. Но даже он выполняет свою функцию в жизни общественного организма. Он подает при­мер «роскошной» жизни, который пробуждает в массах осоз­нание новых потребностей и дает промышленности стимул к производству. Было время, когда только богатые могли позволить себе роскошь посещать зарубежные страны. Шил­лер никогда не видел швейцарских гор, которые прославлял в «Вильгельме Телле», хотя они граничили с его швабской родиной. Гёте не видел ни Парижа, ни Вены, ни Лондона. Сегодня, однако, путешествуют сотни тысяч людей, а скоро это будут делать миллионы.

 

Людвиг фон Мизес об анархистах

Существует, впрочем, секта, которая верит, что можно было бы вполне спокойно избавиться от всякой формы при­нуждения и строить общество всецело на добровольном соб­людении морального кодекса. Анархисты считают государ­ство, закон и правительство излишними институтами в социа­льной системе, которая бы действительно служила на благо всем людям, а не только особым интересам привилегирован­ного меньшинства. Только лишь потому, что существующий общественный порядок основан на частной собственности на средства производства, необходимо прибегать к принужде­нию и насилию для его защиты. Если бы была уничтожена частная собственность, то все без исключения стали бы спон­танно соблюдать правила социальной кооперации.

Уже указывалось на то, что эта доктрина ошибочна в той мере, в какой она касается характера частной собствен­ности на средства производства. Но даже независимо от этого она совершенно непригодна к употреблению. Анархист вполне правильно не отрицает того, что каждая форма чело­веческого сотрудничества в обществе, основанном на разделе­нии труда, требует соблюдения некоторых правил поведения, которые человеку не всегда приятны, поскольку они вынужда­ют его к жертве, правда, лишь временной, но все же, по крайней мере на данный момент, болезненной. Но анархист ошибается, полагая, будто каждый без исключения будет соблюдать эти правила добровольно. Есть люди, страдаю­щие дурным пищеварением, тем не менее они, прекрасно зная, что употребление определенной пищи вызовет у них через некоторое время жестокие, даже невыносимые боли, не могут отказать себе в наслаждении изысканным блюдом. Взаимные же связи жизни в обществе не так легко обнаружить, как физиологический эффект от пищи, и последствия их разруше­ний наступают не быстро и главное — ощутимо для того, кто творит зло. Можно ли тогда предположить, не впадая оконча­тельно в абсурд, что, несмотря на все это, каждый индивид в анархическом обществе будет иметь большую дальновид­ность и силу воли, чем обжора, страдающий расстройством пищеварения? Можно ли в анархическом обществе целиком исключить возможность того, что кто-нибудь по небрежности не бросит зажженную спичку и устроит пожар или в приступе злости, ревности или мести не причинит вред своему соседу? Анархизм не понимает истинной природы человека. Он был бы реален только в мире ангелов и святых.

 

Людвиг фон Мизес о либеральной политики государства

Либерализм не анархизм, и ничего общего с анар­хизмом он не имеет. Либерал вполне ясно понимает, что без помощи принуждения существование общества будет в опасности и за правилами поведения, соблюдение которых необходимо для обеспечения мирного сотрудничества, долж­на стоять угроза силы, иначе всей системе общества будет постоянно угрожать произвол любого из его членов. Нужно иметь возможность принудить человека, который не уважает жизнь, здоровье, личную свободу или частную собственность других, следовать правилам жизни в обществе. Вот та функ­ция, которую либеральная доктрина возлагает на государ­ство: защита собственности, свободы и мира.

Немецкий социалист Фердинанд Лассаль пытался вы­дать за нелепицу концепцию правительства, ограниченного исключительно этой сферой, называя государство, построен­ное на основе либеральных принципов, «государством — ночным сторожем». Но трудно понять, почему «государ­ство — ночной сторож» должно быть более нелепым или плохим, чем государство, которое заботится о приготовле­нии кислой капусты, производстве пуговиц для брюк или издательстве газет? Для того чтобы понять впечатление, которое Лассаль пытался создать своей острой критикой, нужно иметь в виду, что немцы его времени еще не забыли о государстве монархических деспотов с разнообразием ад­министративных и регулирующих функций и по-прежнему находились под большим влиянием философии Гегеля, кото­рый возвысил государство до положения божественной сущ­ности. Если смотреть на государство так же, как Гегель, как на «самостоятельную нравственную субстанцию», как на «всеобщее в себе и для себя», как «рациональность воли», то, конечно, выглядит богохульством любая попытка ограни­чить функцию государства служением в качестве ночного сторожа.

Только таким образом можно понять, как люди могли зайти столь далеко, чтобы упрекать либерализм за враждеб­ность или неприязнь к государству. Если я придерживаюсь того мнения, что нецелесообразно возлагать на правитель­ство задачу управления железными дорогами, гостиницами или рудниками, то я не более враг государства, чем мог бы называться врагом серной кислоты, потому что я считаю, что, как бы полезна она ни была для многих целей, она не пригодна ни для питья, ни для мытья рук.

Неправильно представлять отношение либерализма к государству так, будто он желает ограничить сферу воз­можной деятельности последнего или ненавидит в принципе любую деятельность государства в области экономики. Та­кая интерпретация вообще вне существа дела. Позиция, ко­торую либерализм занимает в отношении функций государства, является следствием защиты им частной собственности на средства производства. Будучи сторонником частной соб­ственности, невозможно, конечно, быть одновременно при­верженцем общественной собственности на средства произ­водства, т. е. передачи ее в распоряжение правительства, а не индивидуальных владельцев. Таким образом, защита част­ной собственности на средства производства уже означает жесткое ограничение функций государства.

Социалисты иногда имеют обыкновение упрекать либе­рализм за недостаток последовательности. Они утверждают, что нелогично ограничивать деятельность государства в сфе­ре экономики исключительно защитой собственности. Труд­но увидеть, почему, если государство не должно оставаться совершенно нейтральным, его вмешательство следует огра­ничить защитой прав собственников.

Этот упрек был бы оправдан только в том случае, если бы оппозиционность либерализма в отношении всей прави­тельственной деятельности в сфере экономики, выходящей за рамки защиты собственности, произрастала из отвращения в принципе к любой деятельности со стороны государства. Но дело совсем не в этом. Либерализм возражает против дальнейшего расширения сферы правительственной деятель­ности именно потому, что оно в действительности уничто­жило бы частную собственность на средства производства. А в частной собственности либерал видит наиболее удобный принцип для организации жизни человека в обществе.

Либерализм, следовательно, далек от оспаривания необходимости механизма государства, системы законов и правительства. Серьезным непониманием идей либерализ­ма является любая попытка связать его с анархизмом. Для либерала государство есть абсолютная необходимость, по­скольку на него возложены наиболее важные задачи: защита не только частной собственности, но также и мира, так как, если мира нет, невозможно полностью получить выгоды от частной собственности.

Достаточно одних только этих соображений, чтобы опре­делить те функции, которые должно выполнять государство для того, чтобы соответствовать либеральному идеалу. Оно не только должно быть способно защитить частную собствен­ность; оно также должно быть построено таким образом, чтобы ровный и мирный ход развития общества никогда не прерывал­ся гражданскими войнами, революциями или восстаниями.

 

Людвиг фон Мизес о демократии

Правительство, состоящее из горстки людей, — а пра­вители всегда в меньшинстве по сравнению с теми, кем они управляют, как, например, производители обуви по сравнению с потребителями,— зависит от согласия управ­ляемых, т. е. от принятия ими существующей администра­ции. Они могут рассматривать ее только лишь как наи­меньшее из зол или как неизбежное зло и все же при­держиваться того мнения, что изменение существующей ситуации было бы нецелесообразным. Но если уж боль­шинство управляемых приходит к убеждению, что необхо­димо и возможно изменить форму правления и заменить старый режим и старый персонал новым режимом и новым персоналом, дни прежнего сочтены. Большинство всегда будет иметь средства осуществить свои желания силой даже против воли старого режима. В конечном счете ни одно правительство не сможет поддерживать власть, если оно не имеет поддержки общественного мнения, если те, кем управляет, не убеждены в том, что это правительство хо­рошее. Сила, к которой прибегает правительство для того, чтобы сломить непокорные настроения, может быть успешно использована только до тех пор, пока большинство не объ­единяется в сплоченную оппозицию.

Следовательно, при любой форме государственного устройства существуют средства сделать правительство по меньшей мере зависимым от воли управляемых, а именно гражданская война, революция, восстание. Но это как раз те самые средства, применения которых либерализм хочет избежать. Не может быть продолжительного экономическо­го улучшения, если мирное течение дел постоянно прерывает­ся внутренними столкновениями. Политическая ситуация вроде той, какая существовала в Англии во времена войн Роз, за несколько лет ввергла бы современную Англию в глу­бочайшую и ужаснейшую нищету. Существующий уровень экономического развития никогда не был бы достигнут, если бы не было найдено способа предотвращать постоянные вспышки гражданских войн. Братоубийственная борьба, та­кая, как Французская революция 1789 г., обходится тяже­лыми потерями жизней и имущества. Наша нынешняя эконо­мика не смогла бы выносить такие катаклизмы. Населению современных столиц пришлось бы столь страшно страдать от революционных потрясений, которые могли бы прегра­дить путь ввозу продовольствия и угля и перекрыть электри­чество, газ и воду, что уже один только страх перед возмож­ностью таких беспорядков парализовал бы жизнь города.

Вот та область, где находит применение социальная функция демократии. Демократия — это такая форма поли­тического устройства, которая позволяет адаптировать пра­вительства к желаниям управляемых без насильственной борьбы. Если в демократическом государстве правительство более не проводит ту политику, которой хотело бы большин­ство населения, не нужно никакой гражданской войны, чтобы посадить в кабинеты тех, кто желает работать так, чтобы удовлетворять большинство. Путем выборов и парламен­тских соглашений перемена правительства происходит глад­ко — без трений, насилия и кровопролития.